Затем шли: крокодил, куры с петухом, мыши, заяц, затем жена директора, затянутая в чешуйчатый блистающий корсаж, вместе с прибывшим акробатом работали на трапеции, на кольцах. И в заключенье — слон.
Это африканское чудовище неестественно семенило передними ногами, словно подвыпившая баба, тогда как задние ноги шествовали трезво, медленно и вполне спокойно. Директор в гневе подскочил к слоновьей голове и что-то крикнул. Тогда передние ноги зверя зашагали вдвое медленней, зато задние, не поняв директорского окрика, вчетверо ускорили свой шаг. Озлобленный директор бросился к хвосту и снова скомандовал в слоновый зад. Наконец, походка зверя стала ровной, трезвой, натуральной.
Петр Петрович номера со слоном едва дождался. От жары и водки его изрядно развезло: сидел теперь в одной жилетке, босиком.
При появлении слона раздались дружные хлопки, и Петр Петрович бахвально заорал:
— Это мой слон! Вот расписка… Туба! Туба! На сахару! На боржому!
Пять музыкантов заиграли в трубы. Два барабана свирепствовали с оглушающим усердием. Слон протанцевал вальс, изобразил пьяный мужичий пляс и сел на барьер, свесив в песок телячий хвост.
Из публики полетели на арену булки, яблоки, конфеты. Тамара подбирала их в корзинку.
— Отдай слону, — закричали с мест. — Нам любопытно, как он будет чавкать.
Директор стегнул по воздуху хлыстом, поклонился, объявил:
— В видах сильный катарр, слону запрещено кушать всухомятка. Он кушает жидкий кашка…
— Товарищ, ошибаетесь! — зазвенел голосом молоденький рабкор местной газетки Костя Марков и привстал. — Ежели вы грамотный субъект, прочитайте у Брема: слон съедает по пяти пудов сена и пьет по тридцать ведер воды. Вы, видимо, еще в самокритику не попадали? И прошу не затемнять массы.
Петр Петрович изменился в лице, и сердцу его стало неприятно. Пять пудов в день! С ума сойти… На кой же черт тогда ему этот обжора слон?..
— Эй, Франц Францыч!.. — крикнул он, — Ниспровергни мальчишку, врет!
— Ша! Ша! — старался директор остановить галдевших зрителей. Вот он хлопнул еще раз бичом, проговорил: — Большая слона кушает ровно четыре пуда трисать фунтов. Это ми знай не хуже ваш Брем, который врет! А это маленкой слона, мальчик. Он кушает ошень, ошень мало.
От души Петра Петровича отлегло.
В общем же "гала-представление" кончилось благополучно. Директор завершил программу интересным фокусом, пленившим жадную к зрелищам толпу. Он пригласил желающих выйти на арену и выстрелить из пистолета в директорскую руку. Стрельца не оказалось. Тогда вышел рабкор Костя Марков. Директор вручил ему старинный пистолет:
— На пять шагов назад. Але! — и вытянул правую руку ладонью вперед, к дулу, изобразив собою букву Г. — Прошу попадать в ладонь…
Рабкор Марков мужественно взвел курок. Петр Петрович вскочил с места, закричал:
— Застрелит! Застрелит!.. При свидетелях заявляю: Франц Францыч должен мне сто пятьдесят рублей!
Грохнул выстрел, Петр Петрович взлягнул босой ногой и в страхе сел. Директор схватился за ладонь. Всем видно было, как меж пальцев простреленной ладони струится кровь. Рабкор же бросил на песок дымящийся пистолет, сделал руками жест, будто отметая от себя вину в свеем поступке, пожал плечами и растерянно пошел на место. Директор все еще унимал кровь, запорожские усы его дрожали, он сделал лицо страдальческим и приказал помощнику:
— Таз. Воды…
Жалостливо покачивая головой, помощник поливал воду, фокусник тщательно мыл руки, стонал. Его страдание передалось всему цирку: любопытствующая тишина нарушалась общими вздохами. Вода текла красная, окрашенная кровью.
Петр Петрович очень боялся крови, он от волнения стучал зубами, пальцы на ногах судорожно крючились.
Фокусник с неимоверной болью на озлобленном лице ковырнул ладонь, и на дно таза упала, звякнув, пуля. Безмолвствовавший цирк передохнул и многими голосами прозвучал:
— Пуля… Пуля…
Директор поднял двумя руками за края таз, подошел почти вплотную к первому ряду, где сидел рабкор Костя Марков, и громко заявил:
— Вот ви, товаришш, меня маленечно стрелял, а теперича я на вас лью весь помой!.. — он широко взмахнул тазом и…
При таком неожиданном жесте фокусника передние ряды покачнулись, как кусты от бури, многие же разгневанно вскочили, а Петр Петрович с визгом: — Брось, окатишь! — провалился меж скамеек. Но вместо омерзительных помоев из таза хлынул целый поток разноцветных печатных листков-объявлений.
Тогда раздались радостные крики — браво, браво! — восторженный хохот и аплодисменты. Музыканты заиграли туш. Директор объявил:
— Представление окончилось… Спасибо посещень! Мирен!.. Читайте новый афиш… Пожалюйте. Мирен!
Стали тушить огни. Публика расходилась. В листках, порхнувших из таза, напечатано:
"ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ.
Завтра и каждый день вечером выступает неустрашимый, непобедимый, всемирно известный товарищ Еруслан Костров, который доводится славному богатырю товарищу Еруслану Лазаричу родным правнуком, всякий может убедиться из русской сказки.
Подробности в афишах. Читайте, читайте, наш цирк навещайте. Будет показана международная секция.
С почтением — ДИРЕКЦИЯ".
Меж тем подвыпивший Петр Петрович в сопровождении близкой ему пышной дамы направился смотреть слона. На пути он пригласил двух своих приятелей, мясников Петрова и Лаврова с женами и ребятишками.
— Франц Францыч, уважь, покажи слона.
— Слон спит-с…
— А ты разбуди… Эка штука, спит. Партейных ответственных и то другой раз будят.
— Тревожить вредно… Может взбеситься…
— Да что он, младенец, что ли, двух по третьему? Уважь. Вот компания со мной. Детишкам удовольствие… А я тебе еще червончика два подбросил бы.
— Червончика два? Прошу присесть на барьер. Один минут! — и смущенный директор ушел.
К великому огорчению, лишь только кончился номер со слоном, оба рабочие, Григорий и нищий брюхан Лука, в стельку напились и теперь бесчувственно дрыхли в лошадином стойле. Шкура же слона, сшитая из сорока грубых, прокрашенных в мышиный цвет мешков, в которых крестьяне привозят на базар картошку, печальной тенью висела на шесте.
Но многократно битый директор Деларю и на этот раз вышел из скандального положения полным победителем. Сделав лицо трагическим и в отчаянье ломая руки, объявил сидевшим на барьере, что слон бежал, что вся его труппа, в составе тридцати двух человек, носится по городу в поисках слона. Он схватил растерявшегося Петра Петровича за руку, повлек его в лошадиное стойло и, указав на храпевших Григория и Луку, гневно прошипел в самый нос купца:
— Чрез эта пара пьяных дурак я совсем пропал.
— А как же деньги?.. — задышав винной вонью, спросил купец.
— Слон нет, деньга нет. Слон будет, деньга будет, — пожимая плечами и глядя в землю, сказал директор Де-ларю.
Бывший купец плюнул и со всей компанией ушел.
Оба мясника, Лавров и Петров, дорогой говорили ему:
— Слон — вешь выгодная. Ежели сотню дал, не прогадал. В случае чего, слона и на бойню можно. Слоновье мясо живо на базаре разберут. Да покупательница и не услышит, как нагреем ее. Ей скажешь слонина, и она поймет свинина или солонина.
— Да уж я маху не дам. Меня, брат, трудновато облапошить, — хвастливо заносился простодушный Петр Петрович, подмигивая своей любезной даме.
* * *
На другой день до Петра Петровича долетели слухи: никуда слон не убегал, да и убежать не мог. Он поддельный — не пьет, не жрет, под хвостом зашито.
Петр Петрович, этому сначала не поверил, но слухи нарастали, становились все упорней, диче. Стали говорить, что в этом цирке все поддельное: и крокодил, и собаки, и куры с петухом, да, может, и сам хозяин — не хозяин, а черт его знает что.
К довершению всего к Петру Петровичу ввалился подвыпивший по ярмарочному времени сосед сапожник Осипов. Он недолюбливал бывшего купца за то, что тог застрелил в огороде его кошку.
— С поздравочкой к тебе, товарищ Петр Петров!.. Ха-ха… Умыли тебя со слоном-то? Плакали твои денежки.
— Ступай, ступай, — выталкивал его за ворота Петр Петрович.
— Да я-то пойду… — упирался сапожник Осипов. — Я пойду… Мне недалечко… А ты-то? Эх ты, рыжий барбос! Вредитель. Семь разов дурак. Только полный ади-от может под слона деньги в рост давать… Ты пошто мою кошку застрелил? А?.. Она тебя трогала? Слон ты, дьявол!!
Петр Петрович нахлобучил картуз и ходу — прямо в цирк.
— Франц Францыч, кажи слона.
— Слона, извиняюсь, купаться увели. Воспарение нутра.
Бывший купец надвинул картуз на затылок, замигал, крикнул:
— Врешь!.. У нас и реки-то настоящей нет. У нас негде купаться!
— В пруд увели…
— Врешь! У нас и пруда нет!
